В кругу И  

Вольнодумец

Ом.

В кругу И¹

Рассказы в жанре Пу Сунлина

/С.С. Кулдину/

Суйгун² Люсянь

Люсянь, сдавший экзамен на степень суйгуна в 49-й год государя, титуловавшего свое правление девизом Процветания и Блеска³, получил некоторую сумму денег, достаточную для того, чтобы совершить путешествие за пределы Поднебесной⁴. Он покинул родные края провинции Шаньдун, пересек Великую стену и Маньчжурию, и, наконец, переправившись через Хейлунцзян⁵, ступил на чужую землю.

Бывая по делам в северных провинциях Империи Цин⁶, Люсянь не раз встречался с белолицыми голубоглазыми людьми, изредка привозившими товары из далекой северной страны. Хотя язык этих торговцев не походил ни на один из языков Поднебесной, Люсянь, любознательный и трудолюбивый, общаясь с ними, смог довольно быстро освоить его и даже выучился писать и читать странные иероглифы, называемые буквами.

Ступил он на чужую землю, и круглое зеркало, сделанное из фольги, бывшее в его доме, плавно-плавно вылетело из него и устремилось за ним⁷.

 

П о в е с т в о в а т е л ь   д о б а в л я е т:

 

Так память, бесстрастно отражая нашу жизнь, преследует нас, куда бы мы ни стремились уйти.

Даос Ляо Чжай

Студенты второго курса филологического факультета С. и Н. были во время фольклорной практики в Опочке Псковской области. До отправления автобуса, шедшего в деревушку - конечный пункт их путешествия, оставалось еще около трех часов. Заняться им было нечем, и, чтобы не скучать в душном помещении автостанции, они решили пропустить по паре пива в пивном павильоне, благо дело было еще в известные и памятные "застойные" времена. Солнце висело далеко от зенита, - те, кто со вчерашнего дня "приняли дозу", как говорится, пребывали в утреннем ауте, и друзья оказались в полупустой пивной.

Не успели они выпить и по половине кружки теплой и весьма отдаленно напоминавшей вкусом древнейший веселящий напиток жидкости, как к ним подошел невысокий сморщенный старичок испитого вида с трясущимися руками и, рассыпаясь в извинениях, на какие он, видимо, только был способен, попросил ссудить его рубликом или, в крайнем случае, полтинником. Студенты переглянулись и, будучи людьми бескорыстными, так как сами изредка попадали в подобные безденежные ситуации, удовлетворили пожелание просившего, ибо, как говорится, "воздай, да воздастся тебе сторицей". Через минуту довольный старичок, взяв литр пива, приблизился к ним и сказал:

- "Истинно говорю вам: просúте, и дано будет вам; ищúте, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят"⁸.

Студенты полюбопытствовали, не является ли он служителем культа.

- Увы мне, - ответил тот. - Но два года общался я с иереем, и, если молодые люди располагают временем и имеют желание выслушать одну весьма поучительную, хотя и довольно странную на первый взгляд историю, я расскажу ее вам, как говорится, в качестве компенсации за оказанную услугу.

Друзья согласились, хотя и подумали, каждый про себя, что у старичка от чрезмерных возлияний, видимо, едет крыша.

- Это произошло до Отечественной войны, - начал старичок, опустошив первую кружку. - Вином я тогда совсем не баловался. Работал я в Забайкалье, под Читой, в городке - типа Опочки, в райотделе НКВД, куда попал по комсомольской путевке. Так что, сами судúте, числился у руководства не на последнем счету, но мерзавцем был уже порядочным.

Жил у нас один китаец по имени Пу Сунлин⁹. Одевался он чуднó: зеленые штаны, киргизская шапка. Дома у него не было. Спал он в сарайчике на базаре, кормился тем, что ножи точил, серпы, косы, стриг, брил, вывихи правил, кровь заговаривал, травами торговал лечебными.

По-нашему говорил - будто скворец щебечет. Ребятишки вечно вокруг него - весело им его слушать. А он вдруг фокусы начнет показывать: возьмет камень, в рукав халата засунет, глядь, яблоко или орех назад вытаскивает; зачерпнет воды из колодца, смотришь, а в кружке (он ее всегда и чайник на цепочке у пояса таскал) - молоко. Ребятишки рады: время-то голодное было.

Жаль его было брать. А как не брать: или я его, или он меня упек бы. Вышло глупо. У директора базара была жена - ядреная баба. Нормировщицей на складе работала. Я-то парень был хоть куда: в галифе, в крагах, тянуло на баб, ну и наган на боку. Взыграла во мне, что говорится, страсть. И вот прихожу один раз под конец рабочего дня к ней на склад и говорю: "Так, мол, и так, - на мужа твоего есть бумага, что он из семейки купчиков, то есть представитель класса паразитов, к тому же приворовывает, - следовательно, подлежит ликвидации в свете директивы товарища Сталина об усилении классовой борьбы по мере приближения к коммунизму. Ну и ты тоже - подлежишь соответствующим мерам. Как говорится, муж и жена - одна сатана".

Она в слезы: "Не может быть!.."

"Ты брось это, - говорю. - Что может быть, а чего не может - мы и без тебя знаем! Бумага на твоего мужа у меня, и о ней пока еще никто не знает. Все, - говорю, - в твоих руках".

Понятливая попалась. "Что ж, - говорит, - если так, я согласна".

Все было бы как по маслу, да китаец нас застукал, когда мы с ней за огородами в сене были. Усмехнулся он и прочь пошел. "Ну, - думаю, - пропал. Расскажет кому-нибудь черт желторожий: до начальства дойдет. Тогда - прощай не только карьера, но и жизнь свободная". У нас с этим делом строго было.

Я бегом в управление, звоню начальнику домой. Начальника нашего Нерсесовым звали. Все его в районе боялись, а кое-кто и в области опасался. Много народа через его руки прошло.

"Тебе чего, - говорит, - моча в голову ударила? Что среди ночи звонишь?"

А я ему:

- Китайца Пу Сунлина, что на базаре точильщик, срочно брать надо. Он японский агент.

- Проверено? - спрашивает.

- Точно, - говорю. - Поднажмем - расколется.

Китайца к утру взяли. Когда в сарай к нему постучали, он говорит:

- Моя готова. Давно вашу жду.

Тут старичок вновь приложился к пиву и, высморкавшись в грязную тряпицу, заменявшую ему носовой платок, продолжил:

- Обыскали мы сарай. Нашли толстую книгу, закорючками китайскими исписанную. Привезли китайца в управление. Нерсесов ему говорит:

- О том, что ты агент японской разведки, мы знаем. Так что - учти.

- Не, - говорит китаец. - Зачем мне это?

Нерсесов его не слушает:

- Что это за книга? Списки наших активистов? Шифровки?

И стал говорить китаец о каких-то "прошлых жизнях", о "девах-лисах", "волшебниках-монахах", а потом и говорит, что книгу эту он сам написал, и зовут его Ляо Чжай.

- Так кто же ты? - спрашивает Нерсесов. - Пу Сунлин или Ляо Чжай?

- И та, и эта, - отвечает.

- Ну, врешь! - закричал Нерсесов. - У каждого человека только одно имя может быть в нашей Советской стране!

Китаец отвечает:

- Ленина - Ульянов, а Сталина - Джугашвили.

- Ты мне Ленина-Сталина не трогай, - говорит Нерсесов. - А ну-ка, в карцер его. Пусть мозги проветрит. Я тебе покажу Ленина-Сталина.

Сидит китаец день, в уголке по-турецки примостился. Сидит два, не ест, не пьет, как истукан. Начальник караула докладывает: "Может, помер китаец?"

Отворили дверь: сидит он холодный, как колода, вроде бы и сердце не стучит. Стали его выносить, - с места не сдвинешь. Еле-еле вшестером в коридор выволокли.

Вдруг он зашевелился, встал на ноги, смеется.

- А ну, - говорит Нерсесов, - ко мне этого мандарина.

В кабинете накинулся он на китайца:

- Комедию ломать, фокусник хренов?! "Прошлые жизни"?! "Дáосы"?! Что за "дáос" такой?!

- Это, наверное, организация у них такая подпольная - ДАОС, - говорю я. - Диверсионная ассоциация отравителей Сталина.

- Встать! - орет Нерсесов китайцу. - Фашистская морда!

И по зубам ему.

Тот бормочет:

- Ай-ай, нехорсо!

И вдруг встает с пола. Маленький, щуплый. Что за наваждение! Только что кровь лилась. Глазам не верим: смеется, и все зубы целые. Н-да…

И тут что-то по полу шлепнуло. Это у Нерсесова передние зубы сами по себе выпали, и кровища хлестанула.

Размахнулся Нерсесов, да как даст сам себе в глаз!

- Сука! - завыл. - Бей его, что смотришь!

Это он мне.

А я чувствую: руки-ноги слушаться перестали. Ни с того, ни с сего накинулся я на Нерсесова. Так избил, (уж это-то я умел), что тот еле дышит, без сознания.

Упал я в ноги китайцу, ведь очнется начальник - меня к стенке.

- Ладно, - говорит китаец. Взял свою книгу со стола, протоколы допросов, в рукав засунул - как не было их. А мне из чайника наливает. Откуда чайник взялся, когда я сам изъял его с кружкой на цепочке и в свой сейф лично запер?!

- Пей, - говорит.

Я выпил: вода как вода, только холодно очень стало.

- Выводи меня, - говорит.

Я, обалдевший, вывел его. Пошел он по улице.

"Хватать его надо! - думаю. Уйдет же!" Хотел "стой!" крикнуть, слышу - залаял по-собачьи и на четвереньки становлюсь.

Оглянулся китаец и говорит:

- Думай о будущем, помни о прошлом. Живи собакой год, а там видно будет.

И ушел.

Пробыл я собакой, однако, не год, а два. У иерея местного в сторожах был. Собачья жизнь, конечно… Но от репрессий уберегся. На меня же розыск был объявлен… М-да… Воевал потом, и с японцами тоже… Неисповедимы пути Господни. Это уж я в Маньчжурии узнал, что даосы - монахи китайские.

Вы бы мне еще на "соточку", ведь, как говорится, пивом душу не обманешь, - закончил рассказ старичок.

- Вот типичный случай, когда вспомнишь, что слово - не воробей, - сказал студент Н.

- "Легко загадки загадывать"¹⁰, - отозвался студент С.

На этом, выдав старичку рубль, они расстались с ним и, окончательно уверовав, что у того действительно, как говорится, неполадки с чердаком, выехали из Опочки к месту своих научных изысканий.

 

А в т о р  э т о г о  р а с с к а з а  д о б а в и л  б ы:

Я не удивляюсь тому, что рассказал этот человек о своем превращении в собаку. Разве мало кандидатов в собаки встречает мы ежедневно? А как было бы неплохо им хотя бы раз задуматься о даосах, подобных Ляо Чжаю!

Удивительнее всего в этой истории, на мой взгляд, то, что потерявший вновь обрел, превратившись из собаки в человека.

(Продолжение следует)

_______________________________________________________________

 

 

Примечания